+ + +

В будничном потоке времени, в суетливом движении жизней, пребывающих на земле, намечаются и устанавливаются для верующего, религиозного сознания неподвижные, изъятые, вырезанные из этого текучего потока моменты истинного бытия, точки касания к бегущему времени неизменной Вечности. Исполняя Божественный Закон, человек, являющий в своей личности начало Вечности, обязан знать и ощущать эти моменты бытия, этот покой Божественный, останавливающий движение времени. Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему(5). Вот основание для выделения из ряда дней праздничного дня. Праздник — священная пауза в будничном потоке дней. Праздник — освящение времени в моменты остановок его движения, освящение тех мгновений его, которые воспринимаются как Вечность. «Праздников праздник» для христиан есть день Воскресения, то есть день Пасхи, умноженный до пятидесяти двух раз в круге годичном в знак торжества победы жизни над смертью, Вечности над временем. «Воскрес Христос и больше уже не умирает, и смерть больше уже не обладает Им». «Един суббот Царь и Господь» раз навсегда осубботствовал нас торжеством радостного и светлого воскресного покоя в надежде воскресения и жизни вечной. Святая Церковь вплотную приближает нас к переживанию сего покоя, дает нам возможность в самом времени ощущать и понимать Вечность. Этого достигает она совершением богослужений, в особенности воскресной, праздничной литургии, освящая тем самым время, точнее, разрывая его поток и устанавливая священную паузу великого молчания.

Христианский культ — наше богослужение — имеет яйцеобразное многослойное строение. В центре его лежит страшная Тайна Тела и Крови Христовых — сильнейшее проявление (проводник) Божественной благодати и единственная среда (и средство) самого действительного, реальнейшего общения, соприкосновения человека с Богом. К высокой степени богообщения приготовляется человек, последовательно проходя через разные слои богослужения, имеющие в себе неодинаковую, постепенно усиливающуюся напряженность освящающей благодати богообщения. Этот строй православного богослужения как словесной службы, то есть действия (деятельности), насквозь пронизанного смыслом, никем не может быть сокращен или изменен без духовного ущерба для дерзающего так поступать.

В частности, божественная литургия являет собою завещанное Самим Господом Иисусом Христом воспоминательное воспроизведение Тайной вечери, то есть символически-уплотненное воспроизведение Голгофской Жертвы Спасителя и воскресения Его, которыми закончилась Его земная жизнь, вся в целом таинственно изображаемая и переживаемая в чинопоследовании литургии. В литургии каждый раз перед телесными и духовными очами христиан проходит вся жизнь Христа от рождества до вознесения, каждый раз реально является таинственно Он Сам в виде Евхаристических Даров, в виде совершающего литургию священника, является как приносящий вновь и вновь Жертву и как приносимый Агнец — Жертва за грехи мира, — и не может христианин достойно приступить к святому причастию, не пережив литургии от начала до конца — вместе со Христом.

Сие творите в Мое воспоминание (6) — слова завещания о таинстве Евхаристии сказаны были Господом Иисусом Христом в сокровенной обстановке Тайной вечери одним только апостолам и никому больше. Апостолы исполняли сами и научили исполнять завещание Христа своих ближайших сотрудников и преемников. Наша литургия, как это совершенно очевидно из ее истории, по составу и содержанию получила свое происхождение от самих апостолов. По некоторым данным древней церковной истории можно думать, что литургисали не одни апостолы только и их преемники и сотрудники пресвитеры, им сослужили и некоторые члены Церкви, по-видимому не принадлежавшие к лицам иерархического достоинства, а именно харизматики, обладавшие особыми дарами Святого Духа, особым религиозным вдохновением. Последние не могут рассматриваться как люди совершенно непричастные апостольскому служению — делу христианской миссии проповеди миру языческому о Христе. От апостолов и через них харизматики зажигались благодатно, стало быть и принадлежали к апостольскому чину. Они могли произносить в собраниях верующих вдохновенные молитвы благодарения Творцу (таков смысл евхаристических молитв), но не литургисали в прямом смысле этого слова, то есть не совершали благословение Святых Даров.

Наконец, необходимо отметить тот очень важный факт, что апостолы и их ближайшие преемники не представляли собою особого сословия или касты (не являлись духовенством в нашем смысле слова), они были предстоятелями Церкви как отцы церковной семьи, члены которой связаны узами святой христианской любви, доступной первым христианам. Они становились подлинными отцами, ибо в муках проповеди рождали новых христиан, своих духовных детей. Ясно, что такая исповедальная связь духовного рождения (психологически) переживалась иначе, чем наша только исповедальная связь духовничества. Подобно тому как в мире физического родства мы знаем просто своего отца, а не сословие отцов, так и в мире подлинно духовных отношений в древней Церкви предстоятели ее воспринимались христианами как отцы. Таким образом священная иерархия не навязывалась извне и не учреждалась насильно, а создавалась изнутри и осознавалась любовью церковной. Но при всем том свято сохранялась преемственность от апостолов7, ярко сиял пастырский облик, очень часто украшенный ореолом исповедничества и мученичества(8) за Христа и за Церковь. Предстоятель Церкви воспринимался как Ангел-хранитель данной Церкви во плоти и ангел земной и в то же время небесный, ибо слишком мало было расстояние от страждущей земли до торжествующего Неба и слишком часто и скоро преодолевалось это расстояние христианскими насмертниками(9).

Понятно поэтому, что так воспринимаемый предстоятель Церкви являлся для христиан лицом особенно священным и близким — почти как святыня, как любимый и дорогой по многим сокровенным причинам священный сосуд и в то же время как носитель апостольской Христовой благодати. Совершенно понятно (психологически), что особенным благоговением окружался предстоятель Церкви, когда он являлся литургом-тайносовершителем, когда проповедь о Христе оказывалась явлением духа и силы. Предстоятель Церкви должен был соделаться и соделывался священником-жрецом, изъятым, обособленным из среды людей подобно — внешне — языческим жрецам и иудейским священникам, но бесконечно иным по внутренним связям с Богом и людьми.

Обособленность, выделенность священника христианского из среды христиан изначально отличала его внешним образом не только тем, что он возлежал, стоял или сидел впереди или в центре верующих, вокруг него и сзади размещающихся, но и тем, что он облачался в особые одежды, ему присвоенные. Такова сила вещей и такова психология людей, что они не могут оставить без внимания столь важную сторону внешней религиозной жизни, как одеяние священника. Жрецы всех языческих религий имели и имеют особые одежды, как и иудейские служители скинии и храма всех разрядов. Не могли их не иметь и христиане, бывшие иудеи или язычники, — люди с возрожденной, одухотворенной религиозностью. И по существу христианство не могло отрицать необходимости священных одежд. Христос был для христиан не сказкой, не отвлеченной идеей, но живым, исторически достоверным Человеком, по всему подобным всем нам, кроме греха, и в то же время истинным Богом и Спасителем мира, следовательно все, что имел Христос, стало божественным, святым, почитаемым у верующих. Христос носил, по преданию, длинные волосы и бороду — они священны и необходимы для священника, уподобляющегося Христу своим внешним видом, — так чувствуют восточные христиане. Христос носил хитон, сотканный пречистыми руками Его Матери, — самое подобие этого хитона священно для нас. Христос препоясывался лентием, Христос был облачен в одежду поругания — хламиду червленую, Он имел узы на руках, на голове венок терновый — как же не иметь на себе хотя бы символа этих священных предметов христианскому священнику, образу Христа и в жизни своей — поведением и настроением духовным, и особенно — символически — в литургии живущему Христовой жизнью во все ее моменты, от рождества до вознесения?(10) Если же мы вспомним преображение Господне, когда одежды Иисуса Христа сделались белыми как снег и заблистали, как свет во тьме; если мы вспомним, что преображение Господне произошло во время молитвы Его на Фаворе, — то мы поймем символику, значение блестящей парчи, из которой делается облачение христианских священников: молитвенный подвиг своих пастырей Святая Церковь украшает материальным подобием — изображением фаворского света. Если мы еще припомним священные одежды и реликвии древней Церкви — омофор [покров] и пояс Богоматери, фелонь [верхнее облачение с отверстием для головы] и убрус [платок, полотенце] ап. Павла, то нам понятно будет историческое (и внутреннее и внешнее) обоснование происхождения священнических одежд.

Первым ударом колокола — благовестом, зовущим христиан в храм на молитву, уже разрывается поток времени и созидается первая плотина его течению, и мы вступаем в первый слой богослужения. Осенив себя крестным знамением, спешим в храм и под звуки благовеста, наполняющего самый воздух праздничным освящением и благозвучной хвалой Творцу (от человеческой культуры, поскольку наши «кампаны» — колокола — продукты ее), вступаем под своды дома Божия и, сотворив земной или поясные поклоны пред алтарем, ждем начала службы.

Священник, как тайносовершитель, всегда проходит через особые дополнительные богослужебные слои. Исполнив вечернее и утреннее молитвенное правило у себя в келье, то есть совершив богослужение для себя наедине, священник, вступив в храм, читает входные молитвы, наложив на себя одну епитрахиль [свободно ниспадающую спереди двухчастную ленту с вышитыми крестами] — как символ пастырской благодати, и подготовляет себя к доступу во святой алтарь к престолу, испрашивая себе у Бога силы и крепости для совершения «бескровного священнодействия». Целуя иконы Христа, Богоматери и храмового святого, священник приветствует небожителей и молится им и, сотворив поклон собравшимся, произносит прошения мира. Приложившись к престолу, он читает молитвы облачения и, благословив каждую вещь облачения, для совершения литургии облекается в полное присвоенное его сану и положению одеяние. Затем умывает руки для физической и в знак духовной чистоты и только тогда приступает к жертвеннику. (Чинопоследование сирской [сирийской] литургии святого ап. Иакова начинается тем, что священник, сняв повседневную одежду, по омовении рук говорит: «Отъими от меня, Господи, нечистыя рубища, в которыя облек меня сатана, и одень меня в одежды Твоих избранников, соответствующия достоинству служения Тебе, прославления Тебя, благолепнаго чествования Тебя, Отец, Сын и Святый Дух, ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь».)

Начинается проскомидия, то есть приношение и приготовление вещества хлеба и вина для Святых Даров. Начало проскомидии обыкновенно совпадает с чтением часов для молящихся. Проскомидия, совершаемая тайно(11), в тишине и уединении святого алтаря, помимо того что многозначительна по своим действиям и словесному содержанию, — очень поэтична, трогательна. Возжегши свечу на жертвеннике(12) пред Распятием и сотворив три поклона, священник читает тропарь «Искупил ны еси…» и полагает начало проскомидии возгласом. Затем вырезает агнца из одной просфоры, произнося стихи из мессианской главы прор. Исаии (Ис. 53). Для Евхаристии Православная Церковь употребляет пшеничный квасный [кислый], посоленный в меру хлеб — артос, как он и назван в трех местах Евангелия — у трех евангелистов — по греческому тексту (Мф. 26, 26; Мк. 14, 22; Лк. 22, 19), в отличие от опреснока, который называется по-гречески азимон — бесквасный. Такова была практика апостолов и всей древней Церкви. Как специфическая принадлежность ветхозаветной пасхи, символически понятная у евреев, опресноки неуместны в совершении новозаветной Пасхальной Жертвы — трапезы, как ничем не оправданный иудаизм. Собственно пасхальным жертвенным кушаньем в Ветхом Завете был ягненок, опресноки же и горькие травы были приправлены [прилагались] к нему, то есть служили символами второстепенными (атрибутивными), — в центре был агнец. Евхаристический агнец — хлеб, являющий собою Самого Христа, — лежит в центре христианской трапезы, заменяя собой ягненка, а не опресноки. Христос говорил о Себе: Я хлеб живый, сшедший с небес… хлеб (артос)… который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира (Ин. 6, 51).

Католики близоруки, употребляя для Евхаристии безвкусные опресноки, чуть ли не механически приготовленные в виде облаток(13).

Прободая ребро агнца, священник вливает в чашу вино, смешанное с водой. Таким образом, дискос на жертвеннике являет собой Голгофу, предсовершившуюся в Божественном Совете — в предвечных недрах Божества. Святые Дары еще не пресуществлены — Христос еще не явлен народу, не начал активно дела спасения. Но наказание мира нашего уже на Нем (14), Он уже насмертник, Божественный единородный Исаак, — получивший еще в яслях вместе со златом и ливаном смирну от волхвов(15).

Вот почему дискос — Голгофа — является вместе и яслями в вифлеемском вертепе, а закланный агнец — хлеб — символом новорожденного Христа, Который начинает жить для данной литургии (без этого маленького символа — хлеба на дискосе — невозможна литургия как символическая драма, как мистерия)(16). И вместе с тем этот Голгофский Агнец, лежащий в яслях, есть Сын в лоне Отчи(17) — на Престоле Славы, которую Он имел у Отца прежде бытия мира — по Его собственному речению; и вот вынимается частица из второй просфоры — в честь и память Пресвятой Девы, и как символ Ее полагается справа от агнца со словами: «предста Царица одесную Тебе, в ризах позлащенных одеяна преукрашенна»(18). Слова, не приложимые к Божией Матери ни тогда, когда Она бодрствовала возле яслей, ни тогда, когда Она рыдала у Креста.

И наконец, дискос — Небо, где у Престола Царя Славы Христа предстоит вся торжествующая Небесная Церковь, символически изображенная девятью частицами, вынутыми из третьей просфоры — в честь и память: 1) св. Иоанна Крестителя (получается деисус на дискосе); 2) святых пророков — апостолов, «христиан» Ветхого Завета; 3) святых апостолов — пророков Нового Завета; 4) святителей — преемников апостольского служения через все века; 5) святых мучеников и мучениц — благих начатков человеческой любви ко Христу даже до крови, послужившей скрепляющим цементом для построенной на Камне — Христе — Церкви; 6) преподобных мужей и жен, долгим жизненным подвигом молитвы и поста воплотивших идеал христианского религиозного настроения; 7) святых бессребреников, отдавших себя и приобретенную благодать на служение страждущим ближним; 8) святых родителей Пречистой Девы, святого [данного] дня, святых просветителей нашей Родины и всех святых, «ихже молитвами посети нас Боже», и 9) свтт. Иоанна Златоуста или Василия Великого — составителей чина литургии.

Почтив и призвав на помощь всю Небесную Церковь, священник поминает Церковь земную, вынимая частицы за всю священную иерархию Вселенской Церкви и за свою Русскую и местную, и затем сечет частицы из четвертой просфоры и из других, поданных за всех живых, кого он знает и помнит молитвенно; из пятой просфоры и из всех, поданных за умерших, вынимается частица за усопших властей мирских и духовных и вообще за всех умерших православных христиан, за которых Церковь имеет основание молиться как за умерших в надежде воскресения, жизни вечной и общения с Богом. И в конце помянув своего епископа, от которого получил благодать священства, священник вынимает частицу за себя.

Таким образом дискос уже вмещает и Небо и землю — всю полноту церковную, весь христианский мир.

Поставив на дискос звездицу с полагающимися при этом (указанными выше) словами, священник закрывает Святые Дары облагоуханными фимиамом воздухами или покровцами, которые знаменуют собою пелены новорожденного Христа и ту Божественную славу («покры небеса добродетель(19) Твоя, Христе»), которая наполняет весь мир и подобно тверди небесной объемлет его…

Затем совершается троекратное каждение Святых Даров со словами: «Благословен Бог наш, сице благоволивый, слава Тебе» — и читается молитва предложения: «…Сам благослови предложение сие и приими е в пренебесный Твой жертвенник. Помяни, яко благ и Человеколюбец, принесших, и ихже ради принесоша, и нас неосуждены сохрани во священнодействии Божественных Твоих Таин». И отпуст.

Диакон отодвигает завесу и кадит святой престол (читая «Во гробе плотски») и весь алтарь, иконостас и храм, — приготовляя таким образом к великому богослужению весь храм и молящихся. Курение фимиамом очищает и освящает воздух храма, через физическое обоняние священного дыма готовит духовное обоняние молящихся к восприятию «вони благоухания духовного» — веяния благодати Святого Духа, нисходящего на Святые Дары в каждой литургии, правильно совершенной правомочным литургом.

(Католики перед мессой совершают и каждение, и окропление храма и молящихся святой водой, у нас же водоосвящение бывает не всегда, а в престольные праздники и в некоторые другие, указанные Уставом, дни.)

Затем священник и диакон приступают к святому престолу, и сотворив три поклона с обычной молитвой, священник с воздетыми горе руками молится Святому Духу («Царю Небесный…»)(20), силою и наитием Которого всегда совершается христианское богослужение вообще, как служение Отцу в духе и истине(21), и литургия особенно. Затем дважды произносит слова рождественского ангельского гимна: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение» и [молитву] Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою(22). (Содержание гимна и этой краткой молитвы определяет христианскую службу как прославление Бога, как высшую деятельность человека, имеющую своей целью не житейский утилитаризм и не рабское выпрашивание милостей, но свободное, вдохновенное прославление Отца Небесного Его детьми. Христианское богослужение есть истинная теургия — богоделание, то есть деятельность только во имя Бога, с Богом и для Бога, деятельность, лишенная каких бы то ни было мирских расчетов и утилитарных соображений, но, напротив, вся до мельчайших подробностей религиозно осмысленная: деятельность, в которой все предметы, с нею связанные, орудия ее суть не вещи, но смыслы и высшие святые реальности — истинные символы-узлы, связующие мир духовный с миром материальным.)

Диакон, обращаясь к священнику, взывает: «Благослови, владыко». Именно так называет священника диакон только на литургии и при совершении Таинств (на всенощной: «Господи, благослови!», на часах и повечерии: «…Благослови, отче»), потому что только на литургии и при совершении Таинств священник является наместником епископа и полноправным литургом и тайносовершителем — «власть имеющим вязать и решить и быть орудием благодати и раздаятелем ее».

Священник начинает литургию торжественным возгласом: «Благословенно Царство…», подняв Святое Евангелие с престола и совершая им крестное знамение над антиминсом. Полагая священное начало святейшей службе, новым великим порогом преграждая поток времени и вступая в важнейший слой богослужения, — священник этим возгласом торжественно и радостно исповедует истинность бытия Бога, Самооткрывшегося в Евангелии в единстве существа и в троичности ипостасей.

Благословение — значит утверждение благомысленного и целесообразного истинного бытия — бытия таким образом самооправданного и самодоказанного. Христианского Бога не страх (животный, панический) создает, но открывает и проповедует всей твари Святое Евангелие, доступное только истинно человеческой, то есть разумной и свободной, душе. Евангелие есть прежде всего и больше всего слово крестное, то есть проповедь о Кресте, учение, уже воплощенное и вполне воплотимое в жизнь, о добровольном и любовном пересечении двух разумных воль-произволений — Божественной и человеческой. Таков смысл Гефсиманской молитвы, таков смысл каждого крестного знамения, которое мы кладем на себя: но …не как Я хочу, но как Ты. …да будет воля Твоя, — молился Христос до кровавого пота; «да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли»(23), — молимся и мы, по Его научению, подчиняя себя Божественному благому Промыслу легко и радостно, ибо отстрадал за нас Христос. Те мученики и святые, мощи коих всегда лежат в святом антиминсе, без которого литургия не может быть совершена, уверовали в Святое Евангелие и донесли до конца свой Крест за Христа, их мощи на престоле и их память, в литургии творимая, — это живая, реальная связь Церквей Небесной и земной, составляющих единое благословенное, всегда, ныне и присно и во веки веков существующее Царство Отца и Сына и Святого Духа. Вот смысл сего священнодействия.

И далее произносится великая, или мирная, ектения, то есть продолжительное моление умиротворенных душ о мирном существовании мира. Великая ектения имеет очень древнее происхождение, она возникла из евхаристических молитв, в которых принимали живое участие диаконы, в своих обращениях к народу передававшие существенные моменты, главные темы евхаристической молитвы и тем привлекавшие народ к непосредственному участию в ней. Первой редакцией нашей ектении была ектения на литургии ап. Иакова, древнейший [мессинский] список которой относится к X веку. Прошения ектении являются приглашениями к молитве, в которых излагается содержание молитвы христианской, продуманное соборным разумом Церкви, а самой молитвой — воздыханием к Богу души молящейся — являются краткие возгласы: «Господи, помилуй». Великий образ Божественного милования изображается далее в двух псалмах, называемых «изобразительными» (собственно, музыкальный термин): «Благослови, душе моя, Господа» и «Хвали, душе моя, Господа». Псалмы столь выразительны и понятны, что почти не требуют никакого объяснения. Возглас священника после великой ектении напоминает о главной цели, главном смысле нашего богослужения — «Яко подобает Тебе всякая слава, честь и поклонение». Содержание христианских молитв в отношении моральной оценки безукоризненно: это именно свет, он светится пред человеком и делает саму христианскую молитву добрым делом, ради которого уже должен прославляться всеми здравомыслящими людьми христианский Бог.

Молитва «Единородный Сыне» составлена императором Юстинианом24, создателем храма св. Софии, в VI в., после ниспровержения ереси евтихиан и несториан. Вот ее главные догматические моменты.

Сын Божий, Воплотившийся от Святыя Богородицы. Во все моменты воплощения Своего Христос не переставал быть Богом, почему и Пресвятая Дева не Христородица только, как предлагал ее именовать Несторий (Несторий учил, что Святая Дева Мария родила Христа — простого человека и уже по рождении Его соединился с Ним Бог Слово, и притом только нравственным образом, без принятия человеческого естества в единстве Божеского Своего лица, или ипостаси), — но и сущая воистину Богородица, как и было утверждено на III Вселенском Соборе в Ефесе (431 г.).

«Непреложно вочеловечивыйся» Сын Божий принял не одно тело человеческое, а всю природу человеческую, состоящую из души и тела; поэтому и говорится, что Он вочеловечился, а усиленное «непреложно вочеловечивыйся» означает то, что по соединении двух естеств в лице Иисуса Христа ни Божество не превратилось, не преложилось в Нем в человеческое, ни человеческое — в Божество, но «в обою естеству Он свойства цела сохранил» — каждое естество осталось неприкосновенным в своих свойствах, хотя оба естества соединились нераздельно, составив одно лицо, а не два. Евтихий учил, будто во Христе одно только естество Божеское, будто во Христе естеством Божеским, как капля морем, было поглощено естество человеческое, так что Божество, а отнюдь не человечество в Нем страдало, распиналось и совершало все человеческие действия. Ересь Евтихия осуждена на IV Вселенском Соборе в Халкидоне (451 г.).

Перед пением «блаженных» отверзаются Царские врата. Наступило время явления в мир Сына Человеческого, Который сказал Своему новопризванному ученику Нафанаилу: …отселе узрите небо отверсто и Ангелы Божия, восходящя и нисходящя над Сына Человеческаго(25). Уже увидел это отверстое Небо Иоанн Креститель — и указал на Агнца, вземшаго на Себя грехи мира. И вот заповеди блаженства научают христиан пути в отверстое Небо — в Царство Небесное, вслед за Христом, идущим туда в образе священнослужителя с Евангелием в руках. Малый вход — это явление Христа народу — первый акт божественной мистерии. Священник тайно молится: «Сотвори со входом нашим входу святых Ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». Проводя параллель между Святая Святых в скинии и Иерусалимском храме и нашим алтарем, мы видим открытость и доступность Божества и святыни в Новом Завете; святыня христианского престола выше святыни ковчега Завета: Евангелие — святая церковная напрестольная книга, которую можно получить только из рук Церкви(26).
<…> (Здесь и далее — опущено ред.)

«Премудрость, прости», — возглашает диакон, делая крестообразное движение Евангелием в Царских вратах. Премудрость есть слово, исполненное Божественного ведения и силы. Этим словом определяется разум Божий в Его существе и, главным образом, в Его творчестве. Вся премудростию сотворил еси(27). Софийное творчество осуществлено или воплощено Божественным Логосом — Словом. Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть(28). Премудрость Божественного Промысла особенно проявилась в воплощении Бога Слова во всей Евангельской истории, короче говоря — Премудрость Божия в самом высшем своем проявлении запечатлена в Евангелии(29). Ясно, что к Евангелию относится возглас, впервые прозвучавший на литургии: «Премудрость». В этом возгласе заключаются божественность и непостижимость слов Откровения и восторг верующей души, для которой понятно и знакомо интуитивное (внутренне-углубленное духовное) переживание Премудрости(30). В возгласе священнослужителя заключается призыв-внушение к сердцам верующих. Этот возглас должен звучать как благоговейный восторг перед Евангелием.

Возглас «прости» обращен к народу(31), с греч. ορτος — прямой (в вертикальном направлении), стоящий прямо, поднятый вверх; в переносном смысле — прямостоящий, целый, невредимый, правый, находящийся в напряженном состоянии, исполненный ожиданий, встревоженный (собственно поднявшийся на ноги). Простой (слав.) — прямой, откровенный; в народном наречии — ничего не несущий на себе или в руках, необремененный («отложим попечение»).

Таким образом, ясно, что слово «прости» относится и к внешнему поведению, и к внутреннему настроению людей. Возглас «прости» есть приглашение-распоряжение-напоминание: встаньте! (к сидящим); выпрямитесь или стойте прямо! (к стоящим небрежно, опираясь на одну ногу или прислонившись к стене); освободите себя от житейских забот, от посторонних мыслей, сосредоточьте свое внимание для молитвы. «…Диакон… говорит: прости… — говорил св. Иоанн Златоуст в беседе четвертой о непостижимом(32), — и это установлено не напрасно… но для того, чтобы мы возвышали (выпрямили) пресмыкающиеся по земле помыслы, чтобы, отвергнув рассеянность, происходящую у нас от забот о предметах житейских (согбение), могли представить душу свою прямо стоящею пред Богом»(33).

(О поведении молящихся в церкви за литургией слова св. Иоанна Златоуста: «Когда не могущих участвовать в священной трапезе мы удалим из священной ограды, то молитва идет уже иначе: тогда все вместе припадаем мы к полу и все вместе встаем… Приветствуйте друг друга лобзанием святым (2 Кор. 13, 12; Рим. 16, 16; 1 Кор. 16, 20). И пусть приветствуют клирики епископа, миряне-мужчины мужчин, женщины — женщин. Между тем дети пусть станут к амвону и при них пусть стоит диакон, чтобы они не производили беспорядка. Другие диаконы пусть обходят и смотрят за мужчинами и женщинами, чтобы не было никакого шума и чтобы никто не кивал, не перешептывался или не дремал. Диаконы также пусть стоят при дверях (в отдалении) мужчин и иподиаконы при дверях женщин, чтобы никто не выходил и во время возношения дверь не отворялась, хотя бы пришел кто-нибудь из верных».)

И лик поет в ответ: «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу»34, а все присутствующие («от царя до последнего нищего») в храме дружно падают ниц, делают земной поклон. Затем в тропарях и кондаках воздается хвала Богу применительно к тем событиям, которые послужили ближайшими поводами для совершения данной литургии (праздники Христовы, Богородичные, воскресные дни, памяти святых и пр.), то есть для таинственного отверзения для нас земного неба.

[Во время пения тропарей и кондаков] священник читает тайную молитву “Трисвятого пения”. По содержанию эту молитву можно назвать предисловной, вступительной к молитвам евхаристического канона, по своему внутреннему смыслу она есть молитвенное утверждение за людьми права предстоять пред славою Божественного престола и участвовать в славословии Небесных Сил.

«Благослови, владыко, время Трисвятаго», — обращается диакон к священнику. Возглас священника: «Яко свят еси, Боже наш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу…» — есть самая краткая характеристика-обоснование христианского богослужения. Святыня Божества побуждает нас — людей — воссылать славу, благоговеть пред Святой Троицей Божественных ипостасей.

Начинается пение «Святый Боже…». Священное предание гласит, что эту песнь услышал восхищенный в небесные сферы отрок тогда, когда жители Царьграда, устрашенные землетрясением, молились Богу с патриархом Проклом(35) (в начале V в.). К небесному гимну Ангелов, лишенному каких бы то ни было просьб, собор грешных людей прибавил краткую обычную молитву — покаянный вопль о помощи: «…помилуй нас»(36). При пении «Святый Боже» священнослужители отходят на горнее место — сзади престола — и становятся лицом к народу.

Диакон возглашает: «Вонмем» — будем внимать. Священник преподает: «Мир всем». Чтец Апостола отвечает: «И духови твоему». Диакон возглашает: «Премудрость», — относя этот возглас отчасти к содержанию псаломного стиха — прокимна, который поется трижды перед чтением Апостола, а главным образом к содержанию посланий апостольских. Замечателен тот факт, что послания апостольские представляют собою не рассуждения только, не сухие трактаты, излагающие свой предмет шаг за шагом, а живые, откровенные письма, не имеющие выдержанного плана, с частыми лирическими отступлениями и ярко выраженным личным моментом. И тем живее воспринимаются послания слушателями и читателями, создавая живую, ощутимую связь христиан всех времен с апостолами. При чтении Апостола священник сидит в стороне от горнего места, на котором имеет право сидеть только епископ, прямой преемник апостольства(37).

После чтения апостольских посланий полагается пение «Аллилуиа» со стихами-аллилуариями, во время которого собственно совершается каждение алтаря для наполнения храма благоуханием фимиама — как символа благодати, исходящей из уст Христа, благовествующего в Евангелии Своем. При пении «Аллилуиа» священник молится как предстоятель верующих: «Возсияй в сердцах наших, Человеколюбче Владыко, Твоего богоразумия нетленный Свет, и мысленныя наши отверзи очи, во евангельских Твоих проповеданий разумение…»

Диакон испрашивает у священника благословение на чтение Евангелия. И священник молитвенно благословляет его: «да даст тебе глагол» — способность речи, способность читать внятно, вразумительно и благозвучно «благовествующему силою многою», то есть являющемуся проводником великой силы — динамики евангельских речений(38) во исполнение Евангелия.

Преподав благословение диакону, священник возглашает: «Премудрость, прости» (то есть нельзя слушать Евангелие сидя, стоя на коленях или прислонившись к стене), «услышим Святаго Евангелия» (греческий оборот). Последний возглас напоминает возглас Христа: имеяй уши слышати, да слышит(39) или еще более — возглас Господа: слушайте Меня все (Мк. 7, 14), являясь перифразом его. Вместо «(по)слушайте все» — «послушаем мы», то есть все присутствующие в церкви. Как средство религиозного самовозбуждения означенная формула в глазах апостолов и всех последующих христиан имела особую силу, будучи словом Отца Небесного о Христе Иисусе: …Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его (по)слушайте (Мф. 17, 5). «…Услышим Святаго Евангелия» является как бы ответом на этот Божественный призыв.

Возглас «Мир всем» исполнен глубокого смысла и великой силы. Уничтожение внутреннего разлада, всепрощающее отношение к другим, восторженное пламенение в чувстве живого Бога, в «предузрении Его одесную себя выну»(40) — все это содержится в слове «мир». В устах пророчествующих младенцев [и учеников Христа] это слово звучало как примирение Неба с землей (Лк. 19, 38), а в устах святых Ангелов (Лк. 2, 14) — как пребывающее в людях Божие благоволение, силою которого земля умиротворяется, примиряясь с Небом (мир — результат благоволения, а так как человек от юности прилежит на зло, то всякое движение воли человеческой в сторону блага следует рассматривать как действие Божественной благодати, всегда немощное врачующей и оскудевающее восполняющей). Слову «мир» Христос сообщил силу утишать волнения души, предрасполагая ее к восприятию Евангелия, если только сама душа будет ищущей мира, так что в устах апостолов оно не было лишь простым приветствием (то есть словами, утратившими смысл, как наше «будьте здоровы» или «прощайте») : …если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится (Лк. 10, 6). Самые значительные слова о мире прозвучали из уст Христа на Тайной вечере: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам (Ин. 14, 27).

Слово «мир» определяет основную стихию христианства как Нового Завета Бога с людьми, христианства как совершенно особого религиозного самочувствия человека. Мир — это Божественная сила, энергия, данная людям Христом Спасителем и только от Него одного идущая — излучающаяся, и к Нему же возвращающаяся: и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе (Флп. 4, 7).

Мир — это характеристика Царствия Божия, которое внутрь вас есть, но которое вместе и нудится — восхищается, силою берется(41), то есть личным подвигом сынов мира (в отличие от сынов погибели, сынов противления(42). Вот почему сыны мира — человецы благоволения, своего и Божиего, должны всей душой воспринимать целование, приветствие, преподание мира за литургией и в знак готовности принять в свое сердце эту энергию, силу Христа, — склониться в поясном поклоне.

«От Матфея Святаго Евангелия (греч. «из Святаго Евангелия по Матфею») чтение» — «Слава Тебе, Господи, слава Тебе». Всякую возможность, всякий повод и случай услышать Святое Евангелие должны приветствовать христиане, должны дорожить ими и благодарить Бога за это, как и за самое Евангелие, дошедшее до нас. Если же говорить собственно о церковном способе чтения Евангелия, то следует прежде всего отметить, что нельзя давать волю своим чувствам, нельзя много фразировать.

«Вонмем» — будем внимать. После этого возгласа в храме должна быть совершенная тишина, все стоят наклонив головы, то есть погасив свое зрение на внешний мир и направив все свое внимание на слова Евангелия; всякое хождение в храме и всякая деятельность должны быть оставлены. После прочтения Евангелия опять радостно-благодарственное: «Слава Тебе, Господи, слава Тебе». Здесь уместна и проповедь, если она на Евангельскую тему. Так говорил Златоуст…

Сугубая ектения отличается от великой тем, что, тогда как последняя содержит моления общего характера о мире, о Церкви, о властях, о государствах, городах и селах, о стихиях и только одно прошение о людях, нуждающихся в особенной Божественной помощи, и два прошения о благодатном Промысле для всех присутствующих, — сугубая состоит из прошений о разных конкретно подразумеваемых лицах, живых и усопших. Сугубая ектения интимнее. (Заупокойная ектения вставляется нарочито из панихиды и собственно за литургией не положена по Служебнику.)

Ектения об оглашенных роднит нас с практикой древней Церкви, сохраняет нашу молитвенную связь с христианской миссией(43) и напоминает о том, что многому нам надо учиться и многое обнять умом и сердцем, чтобы иметь внутреннее право присутствовать за литургией верных. Наше невежество в истинах родной веры должно побудить нас наклонить головы вместе с оглашенными по приглашению диакона, но наша приобщенность через крещение и прочие таинства к лику освященных верных разрешает нам не уходить из церкви при возгласе: «…оглашенные, изыдите».

Отверзаются Царские врата, закрытые после чтения Евангелия, и в знак того, что опять наступает момент священнодействия, изображающего путь Христа (и христиан) в отверстое Небо. «Херувимская», вся являющаяся только предисловием к собственно херувимской трисвятой песни: «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа», приглашает молящихся отложить всякое житейское попечение (всякие бытовые заботы) для полного уподобления Херувимам, чтобы с ними на копьях(44) торжественно понести «Царя всех» в Его шествии на спасение мира. И не только словами, но и самой музыкой своей «Херувимская» как бы низводит Небо на землю, — и это таинственное лазурное Небо, полное Ангельских Сил, материализуется в храме в клубах голубоватого благовонного дыма кадильного, которым опять наполняется и освящается воздух храма перед великим входом. В тайной молитве священник молится о себе (в это время диакон совершает каждение), а затем от лица верующих вместе с диаконом трижды читает слова «Херувимской», воздевая руки горе(45) и поклоняясь пред престолом. Отойдя к жертвеннику, священник и диакон молятся, кадят Дары и, помянув друг друга, берут священные сосуды в руки. Дискос священник поставляет на голову диакону, а чашу берет сам и несет в руках у персей пред собою.

Великий вход знаменует последнее шествие, вход Господень в Иерусалим перед страданиями и смертью Его на Голгофе, шествие Христа с учениками в Сионскую горницу для совершения последней ветхозаветной пасхи и первой Новозаветной Пасхи — евхаристической, — и вместе с тем великий вход означает снятие Тела Христова со Креста и погребение Его Иосифом и Никодимом. Замечается явный контраст переживаний у священнослужителей и прихожан при пении Херувимской песни: каждый из молящихся в духовном трезвении старается освободить свою душу, свое сознание от житейских забот, чтобы радостно приветствовать Царя Небесного — Христа, торжественно шествующего на главе и в руках священнослужителя в образе хлебного агнца. Великий вход за Херувимской песнью является драматическим священнодействием, вводящим нас в центральную часть литургии верных — евхаристический канон, подобно тому как малый вход вводит в центральную часть литургии оглашенных — чтение и слушание Евангелия. Эти оба входа больше всего свидетельствуют о том, что православная литургия есть мистерия, священная символическая драма, в которой должны участвовать все присутствующие деятельно («Приидите, поклонимся…», «Прости» и пр.; «Вас и всех православных христиан да помянет Господь Бог во Царствии Своем…» и земной или поясной поклон всех молящихся с ответом: «Священство твое да помянет Господь Бог…»), — а не торжественное собрание или заседание с речами и гимнами, как у протестантов, и не лишенное драматичности, но оторванное от мирян совершение мессы, как у католиков.

Священнослужители молитвенно поминают власти духовные и всех православных христиан словами молитвы благоразумного разбойника, и этот момент — стояния с Дарами на амвоне — переживается ими как вознесение Христа на Крест на Голгофе, а возвращение в алтарь через Царские врата — как снятие тела Христова со Креста и положение Его во гроб. В храме звучит торжественное «Яко да Царя всех…», оно создает настроение религиозного восторга, энтузиазма, подобное тому, какое пережила еврейская толпа, встречая Чудотворца Христа, воскресившего Лазаря, с ваиями в руках и с кликами: осанна, благословен грядый во имя Господне(46), Царь Израилев. В алтаре священник, снимая дискос с агнцем с головы диакона, произносит тихо тропарь: «Благообразный Иосиф с древа снем…». Царские врата закрываются и завеса задергивается при словах «Во гробе плотски…», в знак того, что погребение совершено, камень привален ко входу гроба-пещеры и запечатан печатями синедриона. Эти же слова тропаря исповедуют церковное учение о вездесущии умершего Христа. Затем священник произносит слова тропаря: «Яко Живоносец, яко рая краснейший…», определяя престол как гроб Христов. И повторяя вновь тропарь «Благообразный Иосиф», снимает с плеча диакона воздух-плащаницу, которою и покрывает Дары на престоле, облагоухав воздух над кадилом(47). Этим исчерпывается священнодействие великого входа как драматического акта, и продолжается соборное церковное моление.

В просительной ектении молятся о предложенных Честных Дарех (и о сохранении и о принятии их Богом), о святыне храма и о тех, кто охраняет ее своим настроением христианским, об избавлении от всякой скорби, гнева (напрасного раздражения), опасности (выпущено у нас — есть у греков) и нужды, о благодатной помощи, о даровании нам дня совершенного (осмысленного, целесообразного), святого (освященного), мирного и безгрешного, о даровании Ангела-хранителя и пр. Священник сопровождает ектению тайной молитвой от лица священнослужителей.

После возгласа «Щедротами…» священник преподает: «Мир всем», приступая к существеннейшей части литургии. Диакон же приглашает к целованию любви: «Возлюбим друг друга», — чтобы в единомыслии, созданном взаимной любовью христианской, исповедовать «Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную». Священник трижды поклоняется Дарам со словами: «Возлюблю Тя, Господи, Крепосте моя, Господь Утверждение мое и Прибежище мое (и Спаситель мой — в греческой службе)». Этими словами он возгревает свое сердце любовью ко Христу, пребывающему на престоле под видом Даров, верх которых он целует на воздухе со словами: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», целует также подножие сосудов на престоле — так воспитывается желание священника совершать Святую Евхаристию, без которого не может быть отслужена литургия. Если священников несколько, они целуются в плечи и руки со словами: «Христос посреде нас» — «И есть, и будет».

Отдергивается завеса. Диакон возглашает: «Двери, двери» (охраняйте двери храма, откройте двери сердец ваших), «премудростию вонмем», то есть будем напряженно внимательны к Премудрости Божественной — вникнем в Премудрость, содержащуюся в Символе веры (введен в литургию в Антиохии в конце V века, в Константинополе в начале VI века), который и поется. Священник, читая про себя «Верую», веет над Дарами воздухом и затем отлагает его, обнажая Дары. Исповеданием веры православной все присутствующие утверждают за собой право принимать участие в Евхаристии, которая таинственно совершается в приоткрытом для верующих алтаре (завеса отдернута, и тем как будто бы дан доступ всем в Сионскую горницу).

Наступает самый священный момент. Диакон произносит свой последний возглас: «Станем добре» — будем стоять благообразно, «станем со страхом» — будем стоять благоговейно, «вонмем» — постараемся «святое возношение в мире приносити». Этим возгласом подчеркивается участие всех молящихся в приношении Евхаристической Жертвы, когда священнослужитель действует не только за всех — как особо уполномоченный, но и от лица всех — как их представитель (предстоятель). Хор, от лица молящихся, подтверждая и продолжая мысль, выраженную возгласом диакона, поет: «Милость мира, жертву хваления», то есть святое возношение, оставленное, завещанное нам Христом, это милостивый дар — результат мира (примирения) Бога с людьми за заслуги Христа Спасителя (от Бога — милость мира, со стороны людей — жертва хваления), это дар свыше и в то же время жертва хваления — жертва людей, прославляющих Бога.

Священник начинает евхаристический канон словами древнего апостольского благословения и преподанием его всем присутствующим: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа…». Получив в ответ молитвенное пожелание того же благословения и своему духу, священник возглашает: «Горе имеим сердца»(48) — отрешимся умом и сердцем от всех земных забот, привязанностей, дум, всей силой души поднимемся к Всеблагому Небесному Отцу (см: Анастасий Синаит). Народ отвечает готовностью: «Имамы ко Господу (наши сердца)». — «Благодарим Господа», — возглашает священник и падает ниц перед престолом. То же должна сделать и вся церковь молящихся, как поет об этом хор: «Достойно и праведно (следует и справедливо) есть поклонятися Отцу…». Священник читает про себя молитву благодарения (евхаристии). Во всех молитвах евхаристического канона он обращается только к Богу Отцу, в качестве служителя Иисуса Христа, Который как вечный Первосвященник Сам через него приносит Богу Отцу Бескровную Жертву. Возгласом: «Победную песнь поюще (орел), вопиюще (телец), взывающе (лев) и глаголюще (человек)», — священник оканчивает молитву и дает знак хору воспеть небесный гимн Ангельских Сил, окружающих Божий престол, всею полнотою земных звуков, доступных человеческому искусству: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф (Господь Небесных Воинств)… осанна (слава) в вышних…»(49). При пении этого гимна священник продолжает про себя читать евхаристическую молитву. И вот наступает момент, когда в алтаре раздаются таинственные слова Господа Иисуса Христа: «Приимите, ядите…» и «Пийте от нея вси…»(50). В храме наступает благоговейная тишина, все стоят наклонив головы в знак благоговейного внимания к призыву Христа. Тихое «Аминь» выражает несомненную уверенность в истинности слов Господних.

Священник продолжает молиться: «Поминающе убо…» — и со словами: «Твоя от Твоих…», скрестив руки, воздвигает Дары над престолом — мы не имеем ничего собственного, чем бы достойно могли выразить Тебе, Боже Отче, благодарность за Твои благодеяния, явленные нам в Единородном Сыне Твоем, потому приносим Тебе Твоя — Твои же Дары, сей хлеб и сие вино, от Твоих — из бесчисленно многих Твоих — даров избранные, как они избраны Самим Единородным Твоим Сыном при установлении Таинства, — Твоему имени посвященные и Тебе уготованные в таинственную Жертву; приносим о всех, то есть ради всего того благого Промышления, о котором говорилось в молитве, и за вся — за все вообще благодеяния. Хор доканчивает молитву священника: «Тебе поем (Тебя воспеваем как Бога Совершенного), Тебе благословим (как дивного во всех делах, премудрого, всеблагого и всемогущего Творца и Владыку мира), Тебе благодарим, Господи (за все благодеяния миру, связанные с Жертвой крестной Христа), и молим Ти ся, Боже наш (направляем к Тебе Единому все наши скорбные просьбы, моления и воздыхания)»(51).

В то время как храм оглашается дивным песнопением «Тебе поем…», которое с особым усердием, искусством и молитвенным духом исполняется нашими приходскими хорами, в то время как верующие сосредоточивают свое молитвенное настроение, совершитель литургии, предстоя престолу, со страхом и трепетом, напрягая все свои духовные силы, взывает к Богу Отцу: «Еще приносим Ти словесную сию (полную смысла и разума) и безкровную (не связанную с пролитием крови живых существ) службу, и просим, и молим, и мили ся деем (умоляем), низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащия Дары сия». Прерывая молитву к Богу Отцу, тайносовершитель обращается с молитвой к Господу Иисусу Христу, молит о ниспослании Духа Святого: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа…», диакон добавляет стихи из 50-го псалма, затем священник продолжает свою молитву к Богу Отцу, благословляя хлеб на дискосе: «И сотвори убо хлеб сей…» и благословляя чашу: «А еже в чаши сей…»; и наконец благословляя оба вида Святых Даров: «Преложив Духом Твоим Святым». После сего священнослужитель падает ниц пред Святыми Дарами, воздавая им поклонение как истинным Телу и Крови Христовым(52).

После освящения Святых Даров и поклонения им как святыне священник молится о том, чтобы Святые Дары были причащающимся «во трезвение души, во оставление грехов, в приобщение Святаго Духа, во исполнение (для осуществления) Царствия Небесного», для дерзновенного обращения к Богу (за крестную смерть Господа Христа мы дерзаем просить у Бога благодати), — но не в суд или осуждение. Затем священник молится, то есть утверждает, что «словесная сия служба (жертва)» приносится о тех, кто почил в вере: о праотцах и отцах — от Адама до Авраама, о патриархах — предках народа Божия от Авраама до Моисея; о пророках, апостолах, проповедниках (веры), евангелистах, мучениках, исповедниках, постниках (подвижниках благочестия и «о всяком дусе праведнем, в вере скончавшемся») изрядно (особенно) — о Пресвятой Богородице; о св. Иоанне Крестителе, о святых славных и всехвальных апостолах, святых дня и о всех святых, «ихже молитвами посети нас, Боже». Святые воспоминаются на литургии в порядке прославления Бога, дивного во святых Своих, в знак нашей любви и памяти ко всей истории Божия домостроительства и общения Бога с людьми. Воспоминание святых — средство общения с ними, привлечение их себе в помощь.

Пока певцы величают Богородицу: — торжественно, неторопливо, — священник молится о всех усопших с надеждою воскресения и жизни вечной, поминает поименно кого хочет и просит: «…Упокой их там, где все озаряется светом Лица Твоего».

Возглас из литургии ап. Иакова: «И сподоби нас, Владыко человеколюбивый, с дерзновением, неосужденно, с чистым сердцем, сокрушенною душою, непостыдным лицом, освященными устами иметь смелость призывать Тебя, сущего на Небесах, Святого Бога Отца, и говорить…». Замечательно в этом возгласе преломление христианского настроения: из рабского (Владыко) в сыновнее (Отче наш) — с указанием объективных и субъективных условий для этого преломления, выраженных в словах молитвы Господней: дерзновение (акт веры), чистое сердце (результат любви к Богу), сокрушенная душа (результат покаяния-смирения — акт воли) — это субъективные условия; неосужденно (без оскорбления Святыни Божества), непостыдным лицом (просветленным благодатью, не искаженным раздвоением сознания, тайным помыслом), освященными устами, привычными к святыне, не оскверненными ничем после освящения (родом пищи, способом или образом ее вкушения и вообще нечистоплотностью) — объективные условия…

1 См. о нем: Елена (Добровольская), мон. «Сей род ищущих Господа…» // «ДС». 2005. №1 (41). С. 19 — 27.
2 Николай Николаевич Линдрот — дядя матушки Елены Сергеевны Надеждиной. — Примеч. ред.
3 Название остановки паровичка, а затем трамвая в Петровско-Разумовском. — Примеч. ред.
4 Из письма Н.Н. Линдрота от 28.02.1930. — Примеч. ред.
5 Исх. 20, 8.
6 Лк. 22, 19.
7 Предстоятели Церквей всегда бывали посылаемы или назначаемы на свое служение апостолами. Яркий пример — апостолы из 70-ти Тит и Тимофей.
8 Исповедники — христиане, претерпевшие мучения за веру и оставшиеся в живых; мученики — христиане, претерпевшие за исповедание веры во Христа страдания и смерть.
9 Насмертник — обреченный на смерть, приговоренный к смерти (см. 1 Кор. 4, 9). — Примеч. ред.
10 Свт. Григорий Двоеслов имел у себя одежду св. Иоанна Богослова. Св. Иаков носил дщицу злату на главе. В Деяниях Собора*, бывшего в Константинополе против Фотия, упоминается, что Феодосий, Патриарх Иерусалимский, послал в дар Игнатию, Патриарху Константинопольскому, из одежд святого ап. Иакова нарамник и митру. Евсевий говорил в IV в. к епископам: «Вы, носящие святой подир (длинная одежда ветхозаветного первосвященника, вроде архиерейского саккоса — см. Откр. 1, 13) и небесную корону славы, и Божественное помазание и священническую хламиду Святого Духа». Омофор св. Марка — основателя Александрийской Церкви — остался в Александрии Египетской [и хранится как великая святыня].
* Собор проходил с 5.10.869 по 28.02.870 под председательством папских легатов, отлучил Фотия и признал зависимость Восточной Церкви от Рима. Церковно-политическая программа, которую осуществлял Патриарх Константинопольский (861 — 869 и 877 — 886) Фотий как сторонник православия в своей борьбе с Римом, определила отношения Восточной и Западной Церквей.
11 Проскомидия, совершаемая втайне от народа, в углу алтаря, знаменует собою тот тридцатилетний период жизни Спасителя, о котором почти ничего не говорит Святое Евангелие — период подготовления Христа к подвигу служения миру.
12 В чинопоследовании сирской литургии святого ап. Иакова диакон зажигает свечу по правую сторону жертвенника, говорит: «Аллилуиа. Во свете Твоем узрим свет» (Пс. 35, 10), затем зажигает другую свечу на левой стороне, говоря: «Благий и Святый, живущий в обителях света, удали от нас дурныя страсти и ненавистные помыслы и дай нам с чистым сердцем совершать дела правды. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аллилуия».
13 Трудно допустить, чтобы первые христиане, ежедневно произнося слова молитвы Господней: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» — и ежедневно причащаясь на вечерях любви, то есть насыщаясь и духовно и телесно, питались бы опресноками — безвкусным хлебом, который и иудеи-то вкушали символически один раз в году.
14 Ис. 53, 5.
15 Об этом так ясно свидетельствует троекратное возглашение священника, окончившего проскомидию: «Благословен Бог наш сице благоволивый, слава Тебе всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь», — то есть благословен за то, что так возлюбил… мир, что отдал Сына Своего Единородного… в Котором Его благоволение [Ин. 3, 16; Мф. 3, 17].
16 Вот почему священник, поставляя звездицу над агнцем, говорит: «И пришедши звезда ста верху, идеже бе Отроча» [см. Мф. 2, 9] — слова, неуместные для Голгофы, но прямо возвращающие нас в Вифлеем.
17 Ин. 1, 18.
18 Ср.: Пс. 44, 10.
19 Авв. 3, 3.
20 Мы не знаем, о чем молиться, но Cам Дух молится за нас воздыханиями неизреченными.
21 Ин. 4, 24.
22 Пс. 50, 17.
23 Мф. 26: 39, 42; 6, 10.
24 Юстиниан (483 — 565) — император Восточной Римской (Византийской) империи; правил с 527 по 565 год. — Примеч. ред.
25 Ин. 1, 51.
26 Евангелие никогда не может быть книгой для чтения-развлечения или только литературным памятником.
27 Пс. 103, 24. <…>
28 Ин. 1, 3.
29 Об Иисусе Христе повествуется, что Он возрастал… исполняясь премудрости… (Лк. 2, 40). Сам Он называл Свое учение Божиею премудростью (см. Лк. 11, 49), и люди, пораженные им (учением), удивленно вопрошали: …что за премудрость дана Ему?.. (Мк. 6, 2). Апостол Павел, характеризуя Божественный Промысл, восклицал: О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! (Рим. 11, 33).
30 Переходной формулой к этому возгласу может служить утверждение в Откровении св. Иоанна Богослова: Здесь (пре)мудрость (Откр. 13, 18).
31 «По окончании молитвы иные имеют обыкновение садиться. Не вижу никакого основания. Если непочтительно сесть при том или против того, кого мы особенно почитаем и уважаем, тем более крайне противно благочестию так поступить перед лицом Бога живаго, когда еще стоит Ангел молитвы, как будто бы мы хотим сделать Богу упрек, что молитва нас утомила» (Тертуллиан. Цит. по оригиналу автора).
32 Св. Иоанн Златоуст. Против аномеев. Слово четвертое. О непостижимом// Полн. собр. творений. В 12 т. Т. I. Кн. 2. М.: Православная книга, 1991. С. 531.
33 Стояние как процесс всегда связано с сознательностью, с бодрственным состоянием нашей воли, силой которой мы сохраняем наше тело в равновесии, хотя оно стремится упасть во все стороны — и действительно падает, когда мы теряем сознание. Стояние есть всегда по существу состояние активное, сидение — пассивное состояние. (Разница молитвенной практики в православии и католичестве.)
34 Конец этого молитвенного приглашения, обращенный ко Христу и прибавляемый к антифонам в праздники, изменяется применительно ко дням: в воскресенье — «Спаси ны, Сыне Божий, воскресый из мертвых, поющия Ти: аллилуиа»; на Рождество — «…рождейся от Девы»; на Крещение — «…во Иордане крестивыйся»; на Вознесение — «…вознесыйся во славе».
35 Свт. Прокл Константинопольский, патриарх (446 — 447). Память 20.11. — Примеч. ред.
36 На архиерейской литургии пение «Святый Боже» усложняется пением в алтаре и выходом архиерея для святого благословения народа дикирием и крестом после чудного возгласа: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и егоже насади десница Твоя».
37 <…>
38 При чтении Евангелия очень часто дух захватывает и клубок рыданий подкатывает к горлу (например, Евангелие Великого Четверга, 26 декабря [попразднство Рождества Христова] и многие др.).
39 Мф. 11, 15.
40 Ср.: Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь. (Пс. 15, 8).
41 Лк. 17, 21; Мф. 12, 12.
42 Фес. 2, 3; Кол. 3, 6.
43 Миссия — здесь: лица, проповедующие православие среди населения с иным вероисповеданием. — Примеч. ред.
44 Древний обычай нести победителя на сложенных копьях. — Примеч. ред.
45 «…Мы не только поднимаем (руки), но даже распростираем их по образцу Господня страдания и, молясь, исповедуемся Христу» (Тертуллиан. Цит. по авторскому оригиналу).
46 Мк. 11, 9.
47 И совершает затем каждение Даров, как бы изливая ароматы на Тело Иисусово, со словами из псалма 50: Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона (Церковь), и да созиждутся стены Иерусалимския, что значит: да пребудет Церковь в безопасности, как за крепостными стенами, для благоугодного приношения Богу жертвы правды, возношения и всесожжения, то есть всех видов иудейских жертв, которые заменены прообразованной Жертвой Голгофской и Евхаристической.
48 Об этом возгласе говорит св. Киприан Карфагенский, как и об ответном – «Имамы ко Господу». (В литургии ап. Иакова: «Горе будем иметь ум и сердца».)
Кроме сирской литургии ап. Иакова, такой же продолжительной, как и греческая (его же), имеется другая — сокращенная, редакция которой (1591 г.) принадлежит католикосу Григорию. Сокращение касается последней ее части, начиная с целования мира, и сделано потому, что церковными постановлениями у сирских и александрийских иаковитов предписывается, чтобы никакое таинство не совершалось без служения божественной литургии, а обстоятельства иногда (в случае крещения больного младенца и причащения умирающего) требуют более короткой евхаристической службы.
49 В католической мессе нашему «Станем добре» соответствует тройной звон колокольчиков, которыми звонят мальчики. Как и у нас, молитва благодарения у католиков читается при пении «Свят, Свят, Свят…». После слов: «…исполнь Небо и земля славы Твоея; осанна в вышних…», — хор и орган замолкают. Наступает торжественная тишина, ксендз воздвигает дважды Дары молча (для народа), мальчики звонят, и тогда все встают со скамеек и падают на колени. Хор продолжает [пение молитвы].
50 При произнесении этих слов все присутствующие в храме должны благоговейно наклонить головы, подавая друг другу добрый пример.
51 Молитва «Тебе поем…» своими глаголами не предлагает конкретного определенного содержания, а скорее характеризует, указывает те направления религиозного настроения молящихся, которые должны быть в данный момент литургии. «Поем» — то есть приводим в движение музыкальную стихию души и ее внешнюю организацию: вдохновенно творим духовную молитвенную музыку и воспроизводим ее; «благословим» — прославляем, благоговеем пред славой — Святыней Бога, дивного в делах Своих; «благодарим» — переживаем живое чувство благодарности за все благодеяния, связанные с искуплением и Евхаристией, как последствием искупления; «молим Ти ся, Боже наш» — сознаем, чувствуем в этот момент особенно напряженно нашу связь с живым и личным Богом.
52 Послание Восточных Патриархов, гл. 17: «В сем священнодействии, мы веруем, присутствует Господь наш Иисус Христос — не изобразительно, не преизбыточествующей благодатию, как в остальных таинствах, не одним наитием, как это некоторые из отцов говорили о Крещении, и не через проницание хлеба, так, чтобы Божество Слова соединялось с предложенным для Евхаристии хлебом существенно, как последователи Лютера весьма невежественно и недостойно полагают, но и истинно и действительно, так что по освящении хлеба и вина хлеб прелагается (превращается), пресуществляется, перелаживается (перестраивается духовно — в идее, в сущности своей) по внутреннему своему ладу (строю) в самое истинное Тело Господа, которое родилось в Вифлееме от Приснодевы, крестилось в Иордане, пострадало, было погребено, воскресло и вознеслось, сидит одесную Бога Отца, имеет явиться на облаках небесных; а вино претворяется и пресуществляется в истинную Кровь Господа, которая, когда Он висел на кресте, пролилась за жизнь мира. Еще веруем, что после освящения хлеба и вина не остается хлеба и вина в их сущности, но самое Тело и Кровь Господни под видом и образом хлеба и вина…
…По вере и учению Православной Церкви — Дары, то есть хлеб и вино, освященные призыванием Святаго Духа и благословением священника, пресуществляются: сохраняя вид хлеба и вина, в существе своем делаются иными — истинными Телом и Кровью Христовыми – и таковыми остаются на все последующее время, доколе остаются в своих видах» (цит. по авт. оригиналу).
Пресуществление — перемена сущности; если принять Платоново учение о том, что истинно сущее есть идея вещи, а не самая вещь — вещество, то в пресуществлении Святых Даров вещество их остается тем же — самим собою (хлебом и вином с водою), но изменяется идея его — вещества; идея хлеба становится идеей Тела Христова, идея растворения вина с водою — Крови Христовой. А так как сущности Тела и Крови Христовых — совершенного бытия — самого высокого, то и Святые Дары приобретают наивысшую реальность как символы.

«Духовный Собеседник» 2(46) • 2006 г.